Для большинства психоаналитически настроенных авторов эго стало означать «процесс организации психики», и в этой связи многие исследователи, как, например, Хайнц Кохут, сейчас предпочитают более общий термин «самость». Эго (или самость) в качестве принципа, обеспечивающего единство разуму, есть, таким образом, важный и фундаментальный организующий паттерн, и пытаться выйти «за пределы эго» значило бы не трансценденцию, но катастрофу, и посему эти консервативные теоретики крайне озадачены тем, что же «за пределами эго» может означать и кто вообще мог бы стремиться к этому, — и, если строго следовать определению, они совершенно правы. (Мы скоро вернёмся к этому.)
В философии происходит общее различение между эмпирическим эго, представляющим собой самость в той степени, в какой она может становиться объектом сознавания и интроспекции, и Чистым Эго, или трансцендентальным Эго (Кант, Фихте, Гуссерль), являющимся чистой субъективностью (или наблюдающим Я), которую невозможно наблюдать в качестве какого-либо рода объекта. В этом отношении чистое Эго, или чистая Самость, фактически тождественна тому, что индуисты называют Атманом (или чистым Свидетелем, который сам по себе никогда не свидетельствуем — никогда не превращается в объект — но содержит все объекты в себе).
Более того, согласно таким философам, как Фихте, это чистое Эго едино с абсолютным Духом, что в точности отражает индуистскую формулу Атман = Брахман. Когда нью-эйджеры слышат, как Дух описывается в качестве чистого Эго, это совершенно сбивает с толку этих людей, обычно не знакомых с историческими значениями термина и желающих, чтобы эго означало одно лишь «зло» (даже хотя они искренне подписываются под тождественным наблюдением Атман = Брахман).
В равной степени они сбиваются с толку, когда кто-то, подобный Джеку Энглеру, теоретику, исследующему пересечение психиатрии и медитации, утверждает, что «медитация усиливает эго», что вполне определённо соответствует правде, ибо «сила эго» в психиатрическом смысле означает «способность к беспристрастному наблюдению». Но нью-эйджеры считают, что медитация есть «за пределами эго» и, таким образом, всё, что усиливает эго, представляет собой просто ещё большее зло. И так продолжается путаница.
Эго в латинском языке попросту означает «я». Фрейд, например, никогда не употреблял термина эго; он использовал местоимение немецкого языка «das Ich», или «я» («я-то» — «the I»), которое Стрэчи неудачно перевёл как «ego». И в противоположность «я» было то, что Фрейд называл «Es», в переводе с немецкого — «оно», что не менее неудачно было переведено как «id» (латинское слово для «оно») — термин, который сам Фрейд никогда не использовал. Таким образом великая книга Фрейда «Эго и ид» («The Ego and the Id») на самом деле называлась «Я и оно» («The I and the It»). Идея Фрейда состояла в том, что люди обладают чувством Я-ковости или самостийности, но иногда часть их собственной самости видится чуждой, отчуждённой, отделённой от них — то есть проявляется как «оно» (мы говорим: «тревога — она приносит мне неудобство» или «желание поесть — оно пересиливает меня!» и так далее, — тем самым снимая с себя ответственность за свои состояния). Когда части «я» отделены или вытеснены, они проявляются в качестве симптомов или «оно»-вещей, которыми мы не управляем.
Посему основной задачей фрейдовской терапии было возвращение «я» и «оно» к единству и, таким образом, заживление раскола между ними. Его самое знаменитое высказывание о цели терапии — «Где был ид, туда должно придти эго» — на самом деле следует читать: «Где было оно, тем я должен стать». Фрейдист вы или нет, это всё ещё остаётся наиболее точным и кратким резюме всех форм раскрывающей психотерапии, и оно попросту указывает на распространение эго, распространение Я-ковости в более высокие и широкие иденичности, интегрирующие отчуждённые ранее процессы.
Очевидно, что термин «эго» может употребляться во многих совершенно различных значениях, от самого широкого до наиболее узкого, и совершенно необходимо уточнять, какое именно значение имеется в виду автором, иначе же возникают нескончаемые споры, вызываемые лишь неосторожным семантическим выбором.
В самом широком смысле эго означает «самость», или «субъект», и, таким образом, когда Пиаже описывает ранние стадии как «эгоцентрические», он не подразумевает, что они уже имеют чётко дифференцированную самость, или эго, отделённое от остального мира. Он имеет в виду совершенно противоположное: самость не дифференцирована от мира, какое-либо сильное эго отсутствует, и, таким образом, мир — «эгоцентрично» — воспринимается как продолжение самости. Только лишь с возникновением сильного и дифференцированного эго (происходящим в период между третей и пятой осью, кульминирующим в появлении формоп, или рационального перспективизма) — только лишь с возникновением зрелого эго отмирает эгоцентризм! «Доэгоические» стадии наиболее эгоцентричны!
Таким образом, только лишь на уровне формально-операционального мышления (как мы увидим через мгновение) поистине сильная и дифференцированная самость, или эго, возникает из переплетения телесных импульсов и унаследованных социальных ролей, и, конечно, именно это Хабермас определяет как эго-идентичность — совершенно отдельное-индивидуированное чувство самости.
Следует повторить: «эго» в том смысле, который использует психоанализ, Пиаже, Хабермас (и другие), тем самым менее эгоцентрично, чем его доэгоические предшественники!
Кен Уилбер, «Пол, экология, духовность»
